Диагностика рака: цена ошибки

Ирина Резник, Медновости 

Ошибки при диагностике онкологических заболеваний, по данным независимых экспертов, случаются почти в 40% случаев. Официальной статистики по этому вопросу не ведется. Самые грубые ошибки – это те, когда рак «находят» там, где его нет, либо, наоборот, пропускают злокачественную опухоль. Самые распространенные ошибки допускаются при типировании опухоли – морфологическом определении разновидности рака. В итоге – неверно выбранная тактика лечения и печальный итог. 

Очень показателен в этом плане пациентский форум на сайте «Движения против рака». Вот некоторые сообщения оттуда. «У меня была ошибка в разновидности рака, а у подруги вообще повторная ИГХ (иммуногистохимия) не подтвердила диагноз. Я пересдавала в Израиле». «В одном месте – один результат ИГХ, в другом – оказался другой. Как понять, в каком месте правильный анализ? Где гарантия того, что и во втором месте не была допущена ошибка?». О том, как обстоят дела с диагностикой, пациенты и их родственники со всей страны рассказывают и координаторам Движения: «Диагноз поставили без установления очага, сейчас обострились симптомы, в другом городе платно установили диагноз и нашли очаг. Вернулся домой – изменили лечение», «ИГХ не делали и биопсию не брали, лечение подобрали наугад».

При этом чем дальше оказывается пациент от центральных клиник, тем меньше у него шансов на адекватный диагноз. И ситуация эта не меняется десятилетиями. Как рассказала «МедНовостям» ветеран здравоохранения из отдаленного региона, когда еще в середине 70-х годов коллеги поставили ей диагноз «рак молочной железы», она первым же самолетом отвезла стекла в Москву. В итоге диагноз не подтвердился.

По оценке главного онколога России, академика Михаила Давыдова, сегодня морфологически подтвержденный диагноз имеют лишь 40% онкологических больных. По данным Минздрава за 2014 год, эта цифра вдвое больше. Но даже официальная статистика признает, что, в 20% случаях, когда диагноз не был подтвержден морфологически, у больного могло оказаться все, что угодно – доброкачественная опухоль, паразит и т.п.

По данным занимающейся верификацией (перепроверкой гистологических диагнозов) медико-технологической компании Unim, около 40% диагнозов содержат ошибки – как при определении нозологии, так и при установлении злокачественности в целом. В некоторых видах нозологий этот процент выше. Например, некорректно диагностируются порядка 50% лимфом, а в случае опухолей ЦНС этот показатель достигает примерно 80%. Наиболее проблемные регионы в России – юг страны и Дальний Восток.

«Мы также провели небольшое исследование по диагнозу «рак молочной железы», – рассказал основатель UNIM Алексей Ремез. – В среднем, в региональном онкодиспансере проводится пять операций по удалению груди в день. При этом, по некоторым оценкам, одна операция в неделю по статистике выполнена на основании некорректно поставленного диагноза. То есть около 4% женщин ошибочно удаляют грудь».

Что приводит к ошибочным диагнозам и почему так важно получить «второе мнение» рассказал «МедНовостям» зав. патоморфологическим отделением ФГБУРДКБ, к.м.н. Дмитрий Рогожин.

– Процесс гистологической диагностики должен работать, как хорошо отлаженный конвейер. Каждый его этап должен быть очень хорошо продуман и выполнен по определенным стандартам, чтобы в конечном итоге получить качественный препарат, по которому может быть поставлен диагноз. Если нарушен хоть один из этих этапов, то качественного результата уже не будет. Когда в нашу или другую центральную клинику присылают материал для анализа, у нас часто возникают вопросы к адекватности уже самого этого материала.

– Расскажите, пожалуйста, подробнее об этапах?

– Прежде всего, нужен нормальный объем материала. Прежде, чем выполнять биопсию (получение гистологического материала в операционной) хирург должен четко представлять себе, как он будет это делать. Если он попадает не в саму опухоль, а в зону реактивных изменений, то результата, естественно, не получится, и придется повторять операцию. 

Эту работу хирург должен обсуждать и планировать совместно с морфологом и рентгенологом (если речь идет об опухоли костей). Иногда и сама биопсия выполняется под контролем рентгенолога и в присутствии патолога.

Полученный гистологический материал должен быть определенным образом фиксирован в формалине и в кратчайшие сроки доставлен в патологоанатомическое отделение или гистологическую лабораторию, где его описывает патолог. Следующий этап – это гистологическая проводка (специальная химическая обработка тканей). Затем материал заливается в специальную среду, которую упрощенно называют парафин, после чего лаборант делает тонкие срезы и помещает их на специальное стекло. Срезы должным образом окрашиваются и подаются специалистам (патологоанатомам) для оценки.

И тут возможны два варианта. Либо нам достаточно данных, чтобы поставить окончательный диагноз, являющийся основанием для назначения соответствующего лечения. Либо, мы не можем сформулировать диагноз и должны провести дифференциальную диагностику между другими, имеющими сходное строение опухолями. В таких случаях применяется дополнительное исследование – иммуногистохимия (ИГХ). В зависимости от определенного набора антигенов на клетках самой опухоли, которое показывает это исследование, мы снова все оцениваем и формулируем окончательное заключение, которое также является руководством к действию. Это достаточно рутинный метод. Но, к сожалению, в регионах он используется далеко не везде.

– И в этом основная причина неверной диагностики? Или есть и другие проблемы?

– Есть и другие. В каждом регионе, конечно, свои особенности, но есть несколько общих основных проблем. Во-первых, это недостаточное финансирование. И, как следствие, отсутствие нормального оснащения – определенного оборудования и расходных материалов.

Вторая причина – нехватка опыта у специалистов и проблема с их координацией. Я уже говорил о взаимодействии хирурга, патолога и рентгенолога, которое уже на этапе планирования биопсии может сузить круг диагнозов и предварительно решить, с какой патологией мы имеем дело. В регионах зачастую такого междисциплинарного взаимодействия нет.

Другая серьезная проблема, с которой сталкиваются и крупные центральные учреждения, и региональные клиники – это редкие диагнозы. Можно проработать всю жизнь и не встретиться с каким-то видом опухоли. И тут уже дело не в низкой квалификации врача, а в специализации. У каждого врача-патологоанатома есть сертификат. И он должен смотреть весь материал, любую биопсию. А это не совсем правильно. Не зря же существуют различные специальности внутри медицины и подразделения внутри самих специальностей, когда человек занимается узким спектром проблем.

Также и патологоанатом должен специализироваться на чем-то определенном. Если он сталкивается с опухолью, с которой никогда не имел дела, он может сделать ошибочное заключение. Правильно диагностированная опухоль – это и определенная программа лечения именно этой опухоли, а, следовательно, и прогноз. Если вследствие ошибки патологоанатома был применен не тот протокол лечения, то цена такой ошибки может быть очень высока.

– И что же делать?

– Очень важно получать второе мнение, для чего и существуют референсные центры в крупных клиниках в зависимости от их специализации. Если в регионе патолог видит опухоль в первый раз, то он должен выступить в роли стрелочника: если, например, это опухоль костей – предложить отправить ее в РДКБ, если опухоль лимфатических узлов – в ДГОИ им. Рогачева, где есть специалисты, которые занимаются только лимфомами и лейкозами. Они таких опухолей видят десятки в день, у них колоссальный опыт.

Система, при которой требуется получить независимое второе мнение, существует во всем цивилизованном мире. И если диагнозы совпадают, вероятность ошибки сводится к минимуму, и больше уверенности, что лечение будет назначено правильно. В центральных российских клиниках также имеется такая практика. В РДКБ у нас есть онкологическое отделение, куда поступают дети с редкими заболеваниями, опухолями костей и мягких тканей. Мы выставляем свой диагноз и, как правило, материал направляется в другое центральное лечебное учреждение, чтобы получить второе заключение. Это может быть РОНЦ имени Блохина, либо ДГОИ им. Рогачева, либо какое-то другое лечебное учреждение. Бывает, что диагнозы не совпадают, и тогда желательно получить третье заключение, скажем у зарубежных коллег.

Сейчас появилась возможность консультироваться у зарубежных экспертов, не отправляя им сам материал – российская компания UNIM разработала программу Digital Pathology для дистанционной диагностики. Мы загружаем в эту систему оцифрованные с помощью специального сканирующего микроскопа гистологические препараты, и зарубежный эксперт может их рассматривать на экране компьютера так же, как смотрел бы под микроскопом. Он может их увеличивать, уменьшать, рассматривать любые поля зрения, ставить метки, что-то измерять.

Кроме того, должным образом отсортированные препараты составляют электронный архив, к которому при необходимости можно вернуться в любое время. Такая необходимость возникает, например, когда спустя несколько лет после лечения у больного возникает рецидив заболевания. Мы должны вернуться к старому материалу, сравнить и установить причинно-следственную связь. Теоретически, парафиновые блоки, из которых можно заново изготовить гистологические препараты, могут храниться практически вечно (при наличии определенных условий). Но их качество с годами все равно снижается, и если для уточнения диагноза требуются дополнительные исследования – иммунохимические или цитогенетические – с этим материалом работать уже намного сложнее. С электронным архивом таких проблем нет.

– А внутри страны используются такие технологии?

– Да, такая система хорошо работает и внутри страны. Заключаются контракты с лечебными учреждениями в регионах. И там, где это позволяет качество и оборудование, гистологические препараты сканируют и присылают к нам на референс. Это абсолютно логичное и прогрессивное решение проблемы.

В нашей клинике лечатся дети изо всех регионов России. У нас есть телемедицинский центр, позволяющий проводить дистанционные консультации. Наши и региональные специалисты могут собраться и вместе определить какие-то моменты в лечении ребенка. А теперь еще мы можем проконсультировать и гистологические препараты. Это очень здорово!

Но и тут главная проблема – дефицит финансирования в регионах. А зачастую, еще и отсутствие понимания этой проблемы – это сразу же исключает возможность использования новых технологий. Конечно, не все регионы находятся в равном положении. Например, в Ростове и Ростовской области, которые привлекают к себе всю южную территорию страны, работа поставлена очень хорошо. Там понимают и соблюдают все этапы получения гистологических препаратов и предоставляют нам качественные материалы. Но есть регионы, которые не обращаются к нам совсем. И пациентам, которые хотят получить второе мнение, приходится решать эту проблему в частном порядке и по старинке – самим везти свой материал в Москву или передавать с курьером.

Портал «Вечная молодость» http://vechnayamolodost.ru

16.10.2015